* * *
Прими мольбу из уст нелживых,
Воззри на тяжкий мой удел;
Враги готовят мне могилу —
Указывают на предел.
Как часто плоть души сильнее,
Все лучшее даруют ей.
Самовлюбленные не верят,
Что доброта всего ценней.
А человек кипит и ропщет,
Будь он владыка ли, изгой,
И не поймет, что вещи-мощи
На срок даются небольшой.
Господь, даешь ты тем и этим,
При этом, бдительно глядишь,
Как поведут себя при этом
Берущие из рук Твоих.
Хватает торопливо-жадно
Скупец, спешит сокрыть в подвал;
Дрожащей рукою — жалкий;
А щедрый — все почти раздал.
А кто-то состоит из тяги
Отнять, расширить свой запас,
За счет нехитрого трудяги,
Чтоб стать богаче в сотни раз.
Нахватанное растворится,
Пусть хоть какой запас большой,
Хватающему не простится,
Он обеднеть спешит душой.
О Господи, спаси от стужи,
Не дай остыть моей мольбе.
Всегда Ты был мне очень нужен,
Спасение вижу лишь в Тебе.
ЗА СЦЕНОЙ
Идет спектакль который час
С любовью и изменой,
Но мы не знаем, что сейчас
Творится там, за сценой.
Там мир иной, сугубо свой,
Там грим совсем не нужен,
Там если бой, так значит бой,
А ужин, значит ужин.
Иной спектакль, где чувства нет,
пара уже расстаться,
Но длится с полдесятка лет
Слепая пертурбация.
Мочалится, не рвется нить,
И нет другой — заменой.
Тебя винить? Меня винить?
Или того — за сценой?
Жизнь потеряла цвет и смысл,
Расстаться с ней непросто,
Спешит тропинка круто вниз
И рвется у погоста.
Отточен нож, не будь дурак,
И острием по венам.
Но как воспринят будет шаг
Твой, тем, кто там, за сценой?
* * *
Воды мутные промчались,
Где-то же они теперь.
Опечален, опечален,
Наглухо закрыта дверь.
Ночь опустит влажный полог,
Приоткроет тайну тайн?..
Свет наш — крохотный осколок,
Пролетай.
* * *
И даже мир весь покорив
Душе покоя не добудешь.
О, эти чувства-дикари!
И ты их вечный данник будешь.
Совсем не сложно околеть
На этом непонятном свете
И утонуть в холодной Лете,
Она не выпускает, ведь.
А слава — суета сует,
Забава лишь при этой жизни...
Душа тоскует столько лет
О неосознанной отчизне.
* * *
Золото боров сосновых,
Зелень елей, блеск реки -
Вот она любви основа,
Поэтической строки.
Голубеют неба своды,
Плат июньских трав пухов.
Не было б красы природы,
Не было бы и стихов.
* * *
Рисуем красивые страны,
И эти рисунки – мечта;
Туда улетают стаи,
Те страны не нашей чета.
У нас здесь и сажа, и сурик,
И серых оттенков рать…
Рисуем, упорно рисуем,
Рисуем, где нам не бывать.
* * *
Лето отзвенело,
Отпестрела осень;
Принялись за дело
Седина и проседь.
С неба снег с водицей,
Без улыбок лица.
Почему-то птицам
Дома не сидится.
* * *
По сердцу дело ежели –
Его вниманием нежили.
А из-под палки коли –
Печальней нету доли.
* * *
Испорченное, блин, дитя
Пострадает не шутя:
Ни кем не уважаемое
Будет обижаемое.
* * *
Шуршит ещё не влажная
Осенняя трава –
Как шелуха бумажная,
Как тихие слова.
Закроет небо тучами,
Нахохлится газон,
И вновь дожди тягучие
Откроют свой сезон.
* * *
А сколько лоб ты свой не три –
И всё одно и то же:
Любовь приходит изнутри,
Да и остуда – тоже.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : 2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
